«Лишние люди» XXI века

14 декабря в Лектории Политехнического музея прошла встреча из серии публичных бесед «От первого лица» с ректором Высшей школы экономики Ярославом Кузьминовым. Ее темой стало «Образование и стратегии личного успеха».

Это была первая встреча из серии «От первого лица», организованная порталом «Полит.ру» и Политехническим музеем. Собеседниками Ярослава Кузьминова стали заместитель директора филиала ГУ-ВШЭ в Санкт-Петербурге Даниил Александров, поэтесса и эссеист Линор Горалик и известная телеведущая, модератор проекта Татьяна Малкина.

Непосредственно перед выступлением Ярослава Кузьминова выяснилось, что в аудитории более половины собравшихся никак не связаны с Высшей школой экономики. На что последовала реакция: «Не уважают ректора!». Эта реплика и задала тон довольно свободного разговора о проблемах высшего образования в нашей стране.

«Модель, по которой образование — это стратегия успеха, появилась в XIX веке. Я собирался поговорить о том, что в нашем образовании есть ряд феноменов, к которым мы привыкли и которые мы воспроизводим в своей жизни. С позиции любой хорошей, уважающей себя науки, с позиции экономики, права, социологии или политологии, того, что у нас есть, не должно существовать», — сказал ректор ГУ-ВШЭ. Востребованность высшего образования в нашей стране превосходит все разумные рамки: 83 процента 17-летних людей собираются получать высшее образование, 88–90 процентов родителей твердо уверены, что их чаду необходимо высшее образование. В США примерно половина рабочих мест требует наличия высшего образования, в российской экономике — 25–30 процентов. Через 20–25 лет рабочих мест, требующих высшего образования, будет больше, но не столько, сколько людей его получит. Этот феномен необходимо понять.

Как же сложилась такая ситуация? По результатам проведенного Высшей школой экономики опроса, среди российских предприятий примерно 35 процентов таких, которые берут людей только с высшим образованием на любые рабочие места, включая вахтеров и охранников. От 75 до 90 процентов работодателей отдают явное предпочтение людям с дипломом о высшем образовании. Наличие высшего образования стало общественным императивом. На этом фоне, по мнению Ярослава Кузьминова, совершенно неожиданными стали предложения, которые прозвучали на заседании Государственного совета 31 августа: у нас много людей с высшим образованием, их надо перенаправить в ПТУ. «Трудно представить, что будет в случае попытки отказать людям в получении высшего образования! — отметил Кузьминов. — В нашей стране не так много каналов самореализации, и один из них — доступ к высшему образованию. Это некая лестница в будущее. У человека может быть немного денег, немного связей, но он получит высшее образование, если минимально этого хочет».

К чему это приводит? Среди поступивших в российские вузы примерно половина — отличники. Но 10–15 процентов абитуриентов, поступивших в вузы России, — это школьные двоечники. Получив по математике 23 балла, они могут поступить на факультет обслуживания летательных аппаратов. Примерно 40 процентов из семи миллионов российских студентов учиться, как считает Я. Кузьминов, не могут. У них нет достаточных базовых компетенций для того, чтобы освоить образовательную программу, на которую они поступили. Такая ситуация возникает, когда жизненные ориентации и ценности сталкиваются с действительностью.

Как люди формируют свои представления о высшем образовании? С 2002 года ВШЭ проводит мониторинг экономики образования. Получены довольно интересные результаты. Две трети абитуриентов и их родителей на вопрос, если бы у них был выбор поступить в вуз, в котором легко учиться, но преподаватели так себе, или поступить в хороший вуз, с хорошими преподавателями, но велика вероятность быть отчисленным, отвечают, что хотят пойти в хороший вуз. Причем 75 процентов абитуриентов идут целенаправленно в конкретный вуз на конкретную специальность. Однако целеустремленность быстро улетучивается. И люди, поступив в вузы, тут же начинают работать, естественно, пренебрегая занятиями.

Около половины российских студентов очного обучения работают на условиях полной занятости. В среднем каждый студент у нас работает 22 часа в неделю. А по оценкам некоторых западных экспертов, работа больше 20 часов в неделю идет во вред обучению. Интересно, что в среднем учащиеся ПТУ работают 14 часов в неделю, учащиеся техникума — 17, а студенты вузов — 22. «Получается такая фантасмагория, — сказал ректор ГУ-ВШЭ, — люди готовились к светлому будущему, пришли в вузы, а со второго курса уже почти никто не учится, устраиваются работать, пропускают занятия, покупают экзамены и зачеты. Им некогда заниматься. И этот феномен характерен практически для всех, в том числе для МГИМО, для МГУ, для Вышки. Я читал отзывы студентов, они выставляли оценки преподавателям и одновременно писали свои замечания. Замечания такие: не назначайте занятия в 16:30, мы же все работаем».

Существует понятие образовательной премии. Это разница между доходами человека с определенным уровнем образования и доходами человека без образования. В России образовательная премия за высшее образование составляет порядка 60 процентов, есть страны, где она выше, но их немного. Образовательная премия в МГУ, Высшей школе экономики и в Бауманке — 170 процентов. На Западе тоже есть Гарвард, где примерно такая же ситуация. Но, как сказал Ярослав Кузьминов, «есть маленькая разница, состоящая в том, что в цивилизованных странах имеется техническое обучение среднего уровня, профессиональное обучение, где учат работать руками. И оно дает образовательную премию около 30 процентов. А чему равна образовательная премия техникума и ПТУ в России? Она равна 3–4 процентам, а это — статистическая погрешность». И это объясняет, почему люди так себя ведут: они действуют рационально. Люди чувствуют, знают по социальным сетям, что человек с дипломом о высшем образовании зарабатывает в два раза больше, чем человек с дипломом техникума.

Но важно еще, будет ли ситуация меняться. «На мой взгляд, такие перемены уже начались, — сказал ректор. — Последние 2–3 года появляются эмпирические свидетельства того, что работодатели впервые за 20 лет начали различать вузовские брэнды. До недавнего времени важно было, есть диплом или нет. С 2005 года доля работодателей, различающих "хорошие" и "плохие" вузы, выросла в два раза. Есть и другие свидетельства того, что назревают изменения в установках. Всколыхнулось юридическое сообщество: все идет к тому, что работодатели перестанут принимать за нормальных специалистов юристов, испеченных в хлебостроительном институте. Есть и другие тенденции. Карьера людей выстраивается примерно так: около половины людей работают по специальности, полученной в вузе, примерно четверть уходят вбок, становясь директорами или сотрудниками обкома "Единой России", а 25 процентов уходят вниз, совершая явный дауншифтинг по сравнению со своими ожиданиями. И это число растет с каждым годом. В первую очередь это касается инженеров: больше трети из них работают простыми рабочими. Четверть экономистов, окончивших вузы за последние 15 лет, работают менеджерами по продажам. Это дауншифтинг, который люди совершили не по своей воле, это сделал за них рынок труда». Такая ситуация, по мнению лектора, возникла потому, что на 70 миллионов трудящегося населения в стране приходится 7 миллионов студентов, которые выходят на рынок руда. И рабочих мест, которые им нравятся, становится все меньше и меньше.

В Москве, к примеру, есть значительная доля высококвалифицированных исполнителей с заработной платой выше средней по городу. Это, например, водители автобусов и троллейбусов, которые получают 45–50 тысяч рублей. И эти рабочие места заняты мигрантами. В результате возникла ситуация, при которой люди, получившие высшее образование, не желают работать там, где нужно «пачкать руки». Идеал для них — менеджер или госчиновник. Реально же к середине своего пребывания в вузе они понимают, что их удел — это менеджер торгового зала, но число таких рабочих мест тоже ограничено…

На взгляд ректора ГУ-ВШЭ, нашу страну ждет целый ряд шоков. Первый шок — это переизбыток людей с высшим образованием и установкой на соответствующий уровень потребления. Они не могут уехать куда-то на заработки, потому что нигде не нужны. Второй шок связан с тем, что мы не выдерживаем конкуренции на глобальном рынке. И для того, чтобы хотя бы смягчить последствия этих шоков, нужна реформа образования, которая бы не строилась лишь на закрытии вузов.

Как это делать? Можно, например, опереться на германский опыт. «Я общался с одним молодым человеком, немцем, который окончил прикладной бакалавриат. Как студент он учился в университете два года, а потом у него была возможность пойти учиться как академическому бакалавру еще на 2 года, или как прикладному бакалавру взять нужные практические курсы в течение 8–12 месяцев и стать реальным специалистом, работающим руками. Ко второму курсу человек понимает, хочет ли он учиться дальше, или он хотел бы зарабатывать. Самое главное, что он не расстается со своим социальным статусом. Давно прошли  времена, когда Виктор Васильевич Гришин, член бюро ЦК КПСС и первый секретарь Московского горкома партии окончил два техникума и ни одного вуза, и все у него было хорошо. Может быть, и нам стоит подумать над такого рода асимметричными ответами на вызовы. Но люди живут в обществе, общество должно иметь позитивный настрой, и для человека важно быть успешным и зарабатывать», — заключил Ярослав Кузьминов.

Во время лекции, у Татьяны Малкиной возникло два вопроса: «Где взять в ближайшие 15 лет слесарей и вообще людей, которые умеют делать что-то руками? И имеет ли смысл моим детям поступать в Высшую школу экономики?»

Ярослав Кузьминов ответил, что в Высшую школу экономики имеет смысл поступать всем детям. «А про слесарей я пытался ответить. Наша экономика не может развиваться без мигрантов, нам нужно задействовать механизмы их социализации, их включения в нашу культуру, надо обучать их детей русскому языку, не выталкивать, а постоянно отбирать из них тех, кто готов коммуницировать не только со своими соотечественниками. У меня есть любимая цитата из интервью с учительницей, которая говорит: "В нашей школе всегда учились мигранты, только раньше они назывались лимитчики и были из центральной России". Школа, в которой сейчас учатся узбеки и таджики, раньше обучала детей рабочих. У нас давно в Петербурге и в Москве водители трамвая — что называется, не местные. Для детей мигрантов, мне кажется, техникумы могут быть привлекательным местом для учебы. Вообще, надо сказать, что ПТУ есть в разных странах, в Европе они, правда, иначе устроены, люди попадают туда в 10–12 лет. Но и там такая же атмосфера: эти ПТУ называют там "школами отстоя". Дети сами говорят, что их школы — это отстой, но при этом потом они находят себе место в жизни. Может быть, дело в том, что школа, образование должны проводить социальную селекцию. У человека есть какой-то образ будущего, ему хочется реализоваться. И школа, и высшее образование должны помочь ему это сделать».

О своем взгляде на проблему на встрече рассказала и Линор Горалик: «Мы говорим про факторы, влияющие на развитие системы. Если бы мы попытались нарисовать графики, то увидели бы несколько очень серьезных несовпадений. Первое: мы давно должны признаться себе в том, что сценарные стратегии, которые подразумевались в то время, когда возникало высшее образование, были рассчитаны на другой мир, не имеющий ничего общего с нашим нынешним. Они были рассчитаны на мир, в котором каждый человек был готов проживать один сценарий за свою жизнь. Они рассчитывали на жизнь, которая заканчивалась гораздо раньше, чем заканчивается наша».

Второе несовпадение, по мнению Линор Горалик, заключается в том, что наше общество последние 60 лет по большому счету живет мирной жизнью. В истории западных цивилизаций не было столь продолжительного периода мирной жизни. И мы ничего не знаем о том, как действует социум, в котором все сыты. «Каждый из нас имеет шансы жить по следующему сценарию: прожить 80 лет, увидеть взрослыми своих внуков, а то и правнуков. Но динамика социальных, технологических и политических изменений так велика, что мы не можем определить в 20 лет, какое из наших занятий будет кормить нас через 20 лет. Я знаю по опыту многих людей, что лучшее, чему можно научить студента, это научить его двум вещам: где брать навыки и как их комбинировать между собой, чтобы получать другие навыки». Важно понять, что мы получаем образование не один раз в жизни, мы его получаем все время: от курсов повышения квалификации до второго и третьего высшего. Нужно всегда помнить, что это не окончательная профессия.

Ярослав Кузьминов согласился с высказанным мнением и добавил, что «профессия в том виде, в котором она сложилась в середине прошлого века и как она была заложена в образовательный стандарт, умирает или уже умерла. Современные технологии живут в среднем 5–7 лет: 5–7 лет — и нет технологии, 10 лет — и нет отрасли. В Москве есть ряд уважаемых с советского времени учебных заведений — это отраслевые вузы бывших министерств. У них просто нет больше рынка труда, не осталось ни одного предприятия, но они до сих пор выпускают студентов по старым специальностям, борются за то, чтобы они учились пять лет, а не четыре, объясняя, что за четыре года инженера вырастить нельзя. В результате вузы выпускают «лишних людей». Но есть оптимистический вывод. Я недавно встретил в средней руки кафе, куда я зашел выпить чаю, студентов одного из самых престижных факультетов Вышки — Международного института экономики и финансов. Они работали официантами. Это хорошо, это значит, что мы постепенно изменим  установку, что ты выбираешь профессию на всю жизнь, что профессия — это твоя каста. И если ты не хочешь быть официантом всю жизнь, это не повод, чтобы немного им не поработать. Нужно пробить эту психологическую стену, которую общество выстроило за эти годы».

Эти процессы тесно связаны с понятием успеха, социальной идентичности, социального риска. Люди стремятся получить высшее образование, потому что оно остается единственным социальным лифтом. Любой человек в США, например, у которого есть хорошо функционирующая ферма с тремя работниками, по определению успешен: он занимается тем, чем хочет, кормит себя и семью, он комфортно себя чувствует. В России, к сожалению, таких представлений нет. И проблема, по мнению Ярослава Кузьминова, в том, что «высшее образование должно быть стратегией успеха, а оказывается стратегией неуспеха: мы производим большое количество людей, которые в результате считают себя неуспешными. И мы не знаем, что с ними делать».

Что же касается двухуровневой системы высшего образования, прикладной и академический бакалавриат могут быть разных моделей. Согласно одной точке зрения, которой, кстати, придерживается ректор МГУ имени М.В.Ломоносова Виктор Садовничий, учить надо по системе «4 + 2», но без выбора для студента: поступил в ведущий вуз — и учишься шесть лет. Другого подхода придерживается ректор Московской школы управления «Сколково» Андрей Волков. Он считает, что обучение должно быть по схеме «2 + 2 + 2». Отучившись два года, студент снова сдает экзамены и учится дальше. Потом снова сдает экзамены. И ректор Вышки склонен считать более правильной именно эту точку зрения.

По мнению Даниила Александрова, проблемой является еще и слишком прямолинейный, утилитарный подход к образованию. «У нас утеряна сама культура образования как процесса формирования личности со всеми ее свойствами, а не только как процесс приобретения навыков и умений». Образование построено на доверии. Никто не знает, какую по качеству услугу он получит в итоге. Потому что в образовании неясно, кто вносит больший вклад в конечный результат — тот, кто учит, кто учится или кто в это время находится рядом. Многое зависит от усилий приобретателя услуги. В этом смысле рассчитывать исключительно на государство при реформировании системы образования не стоит.

Андрей Щербаков, Новостная служба портала ГУ-ВШЭ
Фото Никиты Бензорука

Стенограмма лекции